Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn] - Франсин Риверс

— Я думала, что ты оставил нас, взяв с собой Халева! — Неожиданно Рицпа разразилась слезами. Расстроенная своей несдержанностью, она быстро встала и вышла из–за стола.

В комнате повисло долгое молчание.

— Я накрыл тебя своей накидкой, — тихо сказал Атрет, как бы все этим объясняя.

Рицпа непонимающе посмотрела на него. Атрет ответил ей еще более недоумевающим взглядом.

Что здесь непонятного? Почему она на него так уставилась? Успокоившись, он снова взялся за курицу.

— Сядь, женщина, и поешь. Может быть, хотя бы после этого ты будешь лучше соображать.

Рицпа вернулась к столу и села. «Я накрыл тебя своей накидкой». Рицпа подождала, когда Атрет снова посмотрит на нее. Но он был полностью поглощен едой и вел себя так, будто ее вообще в комнате нет.

— Я подумала, что ты снова забыл свою накидку, — тихо сказала она.

— Я ее не забыл. — Атрет бросил кости не на пол, а на поднос. Его манеры становились заметно лучше.

— Прости, что я швырнула в тебя куриной ногой.

Возможно ли, что всего секунду назад эта женщина была вне себя от ярости, и вдруг стала воплощением спокойствия.

— Радуйся, что не попала. — Атрет потянулся за виноградной гроздью.

— Я и не думала…

— Ешь!

Улыбнувшись, она взяла курицу и отломила крылышко. Они ели молча, он — напряженно, она — спокойно. Атрет закончил есть раньше и вытер руки об одеяло. Было видно, что ему не терпится выйти из–за стола и удалиться от нее как можно быстрее.

— Какие указания дал тебе Феофил?

— Идти на север и останавливаться на отдых у дорожных отметок. Он сказал, что найдет нас.

Атрет встал и подошел к узлу, который он оставил на полу. Раскрыв сумки, он вынул одеяло. Потом протянул Рицпе тяжелый матерчатый тюк. Взяв его в руки, Рицпа поняла, что это толстая шерстяная туника.

— Можешь надеть ее поверх той туники, которая сейчас на тебе.

Потом он протянул ей теплую обувь, подобную той, которую носят воины в холодную погоду. Обувь эта, подбитая гвоздями, была сделана из толстой кожи.

— В них твоим ногам будет сухо и тепло. Я натер их воском. — Вынув тяжелый шерстяной плащ, Атрет встал. — А эта одежда не даст тебе замерзнуть в снегах. Там, куда мы идем, полно снега.

Бросив обувь, Рицпа прижала к лицу шерстяную тунику и заплакала.

Атрет, удивившись, стоял и молчал. Он хмуро слушал ее всхлипывания, и ему хотелось ее утешить. Но он знал, что не сможет этого сделать. Халев спал, Феофил был далеко, он и Рицпа были одни в этой комнате. Те чувства, которые он испытывал, были чересчур сильными. Он знал, что и Рицпа их тоже испытывает. И если он к ней прикоснется, то вряд ли уже прислушается к ее протестам. В том, что касалось ее, он уже сам себе не доверял. Его основные инстинкты были настолько обострены, что практически не поддавались управлению. Но и совершать те поступки, о которых он потом пожалел бы, Атрету тоже не хотелось. Достаточно он уже совершил их в своей жизни.

— Если ты наденешь все это сейчас, Рицпа, мы сможем, пройти пару миль до наступления темноты.

Все еще вздрагивая от плача, Рицпа встала и развязала кушак. Потом она надела через голову тяжелую шерстяную тунику. Одежда была ей велика и спадала огромными складками до самых пят. Завязав кушак, Рицпа села и стала обуваться. Она затянула кожаные ремни обуви так, чтобы ей было удобно, и загнула верхние края, чтобы они облегали ей икры. Потом она встала и поблагодарила Бога за то, что ей теперь не придется идти дальше в изношенных сандалиях.

— Спасибо, — произнесла Рицпа, стараясь при этом снова не заплакать. — Они мне как раз впору. Как ты это определил?

Атрет подошел и накинул ей на плечи шерстяной плащ.

— Я взял с собой одну твою сандалию, — сказал он, не убирая рук с ее плеч, и пристально посмотрел ей в глаза, чувствуя, как бьется его сердце. Его охватило жгучее чувство нежности, желание защитить ее, уберечь. Ему не понравилось то, что Рицпа заставила его почувствовать, и он ее отпустил.

— Когда доберемся до Германии, никому не рассказывай того, что сказала мне, — сказал Атрет, увязывая вещи, чтобы их было удобно нести. Не услышав никакого ответа, он поднял голову и повернулся к ней. — Обещай мне.

— Не могу. Ты же знаешь, что я не могу.

Атрет не мог поверить — даже сейчас она не соглашалась с ним.

— Я ведь сказал тебе, что там с тобой сделают. В моем народе не дают возможности исправиться. — Были времена, когда Атрет и сам поступал так же. Рицпа ставила его в трудное положение.

— Я не буду лгать.

Он уставился на нее.

— Но они убьют тебя, если узнают правду.

— Пускай.

«Чего бы мне это ни стоило», — сказала ему однажды Рицпа, и теперь она держала свое слово. Было видно, что на компромисс со своими убеждениями она не пойдет. Отчасти Атрет был этому рад. Он убедился, что Рицпа отвечает за свои слова и что ей можно верить. Но, с другой стороны, он боялся за нее. Эта женщина уже значила для него гораздо больше, чем он мог себе признаться, а хатты не знали милости.

— Хорошо, пусть все будет так, как ты говоришь. Не лги. Просто не говори ничего. — Атрет взвалил багаж себе на спину,

— Так, как я не говорила об этом тебе? Лучше бы я все рассказала тебе сразу, когда ты впервые расспрашивал меня.

Атрет прошел через комнату, наклонился и посмотрел ей прямо в глаза.

— Если бы ты рассказала мне все в самый первый день, тебя бы уже давно не было в живых! Я бы тебя убил, не моргнув глазом, и был бы этому рад. — Рицпа совершенно спокойно встала. Он выпрямился. — И мне бы не довелось провести столько времени с тобой, и я бы не узнал сейчас, что ты за женщина.

— Ну, и как я тебе, Атрет, нравлюсь? Я ведь только что швырнула в тебя куриной костью.

Он улыбнулся.

— И промахнулась.

— Я по–прежнему борюсь с плотью. Каждый день, иногда каждый час.

— А я, по–твоему, не борюсь? — сказал Атрет, медленно оглядывая ее.

Рицпа вздрогнула и почувствовала, как ее окатил жар.

— Я не это имела в виду.

— Возьми малыша и пошли. — Атрет хотел покинуть это место немедленно.

Рицпа сделала так, как он сказал. Они спустились к портику и через внутренний двор вышли в переднюю. Повсюду были воины, и многие из них с интересом смотрели на Рицпу. Не обращая на них внимания, Атрет взял ее за руку и направился прямо к широкой двери, ведущей на улицу.

— Мне больно, — сказала Рицпа и с трудом перевела дух, когда он ее отпустил. Он шел быстро, слишком быстро. Ей пришлось делать два шага там, где он делал один, и она стала быстро задыхаться. — Я не могу за тобой угнаться, Атрет, — сказала она, проклиная себя за то, что ей приходится жаловаться.